Именем закона. Сборник № 1 - Ярослав Карпович

Разглядывая понурившегося Кудюма, Иванов подумал: все же понять, сколько преступников на самом деле, очень трудно. Да, это мог быть один человек. Но их вполне может быть и двое… Потому что в этом случае допущение, что Европеец работает или работал в милиции, знал Садовникова и воспользовался этим, становится вполне реальным. Ну да… Европеец мог передать Садовникову от своего имени какую-то просьбу, которую Кавказец и изложил, прогуливаясь с инспектором у края обрыва. Стоило Садовникову на секунду ослабить внимание, как Кавказец, ждавший этого момента, нанес удар под левую лопатку остро заточенным металлическим предметом, приготовленным заранее. Правда, у этой версии есть несколько натяжек… И главная — зачем было убивать Садовникова из-за оружия? Ведь у Европейца, если он работает в милиции, есть возможность использовать собственное оружие — по тому же назначению, по которому его использовал Кавказец. Но если допустить, что каждому из преступников было необходимо иметь собственное оружие — натяжка снимается. И все опять повисает в неизвестности…

Наконец вернулся Прохоров. Усевшись за стол, посмотрел на Кудюма. Перевел взгляд на Иванова.

— Ничего не произошло, пока меня не было?

— Произошло. Гурам Джансугович хочет кое-что рассказать.

— Действительно? — Помедлив, Прохоров подтянул к себе протокол. — Гурам Джансугович, слушаю…

Вздохнув, Кудюм повторил то, что только что рассказал Иванову. Спросил, подписав протокол:

— И что со мной будет теперь?

— Ничего. Будем проверять ваши показания.

Кудюм недоверчиво взглянул сначала на Иванова, потом на Прохорова. Потер щеку:

— Вы хотите сказать — я могу идти?

— Можете.

— Что… и все?

— Все. Единственное — не уезжайте пока из Гудауты. Недели две. Мало ли, вдруг понадобится что-то уточнить. Хорошо?

— Д-да, конечно. Спасибо, гражданин следователь. И вам, батоно Борис. — Кивнув, Кудюм вышел.

Некоторое время Прохоров занимался бумагами. Наконец посмотрел на Иванова:

— Боря… Вообще-то мне хотелось бы знать, что тут произошло.

— Ничего особенного. Просто я поговорил с Кудюмом.

— Я так и понял. О чем же вы говорили?

Иванов посмотрел в окно. Вопрос был обычным. Но тон, каким этот вопрос был задан, ему не понравился. Усмехнулся:

— Леня… Если ты хочешь спросить, надавил ли я на Кудюма, отвечу: да. Надавил.

— Понятно… Как же ты на него надавил? — Прохоров взял портфель.

— Сказал: если не расскажет все, как было, здесь, на юге, жизни ему не будет. Уж извини… У тебя что — был другой рецепт?

Прохоров закрыл одну застежку. Вторую. Качнул головой:

— Дело не в рецепте.

— А в чем?

— Боря, ты отлично знаешь, в чем дело. Мы ведь взрослые люди. Во-первых, впредь прошу к таким приемам не прибегать. Во всяком случае, когда мы будем работать вместе.

— Во-вторых? — Иванов посмотрел на Прохорова в упор. Интересно… Он помог Прохорову  р а з г о в о р и т ь  Кудюма, но вместо благодарности получает нахлобучку. — Леня, договаривай. Что же во-вторых?

— Договорю. Но сначала успокойся.

— Я спокоен, как лед.

— Нет, ты неспокоен. Но я договорю. Ты применил грубую силу. Значит, у тебя не хватило умения. Но самое страшное не это.

— Что же «самое страшное»?

— Самое страшное — мне не нравится, когда мои друзья начинают ходить по лезвию бритвы. Рискуя улететь… куда-нибудь под Магадан.

— Не волнуйся — не улечу.

Прохоров встал:

— Да я не волнуюсь. Просто хочу предупредить. Пошли?

Иванов пожал плечами.

К ожидавшей их во дворе машине они прошли молча. Так же молча сели на заднее сиденье.

Еще с полчаса они играли в молчанку — пока машина неслась по приморскому шоссе к Сочи. Первым не выдержал Прохоров. Сказал, покосившись:

— Боря… Если обидел — извини. Я не хотел.

Иванов с облегчением вздохнул. Он сам хотел извиниться, но Прохоров его опередил:

— О чем ты, Леня. Ты меня извини. Я был не прав… на все сто. Так что забудем.

— Забудем. Вообще спасибо за Кудюма. Этот Европеец, обитающий в Сочи, — фигура любопытная.

— Очень. Вообще, Леня, у меня есть одно предположение. Хочешь послушать?

— Конечно.

Иванов с минуту наблюдал за летящим слева морем. Повернулся к Прохорову:

— Все говорит о том, что бандитов двое. Одного мы как будто нащупали. Кавказец, он же «племянник», убивший Садовникова и ограбивший Гарибова и Палина. Теперь засветился второй — Европеец. На Европейца указывают как будто и слова «племянника», сказанные Гарибовой. И все же я склоняюсь к выводу: никаких двух бандитов нет. Есть один человек. Кавказец, он же Европеец. И знаешь, почему я сделал такой вывод?

— Почему?

— Из-за последних слов Садовникова. Ты ведь их помнить?

— Естественно. «Черные усы. Что-то от кавказца». Эти слова зафиксированы в протоколе допроса.

— В протоколе допроса зафиксировано еще кое-что. А именно: эти слова произнес умирающий человек. Произнес невнятно. Еле слышно. Так ведь?

— Так. Я ни на секунду об этом не забываю. Ты хочешь сказать, Садовников хотел сказать что-то другое, Боря?

— Именно.

— Но… ты же знаешь: мы с тобой тысячу раз крутили эту фразу. И так, и этак. Каких только вариантов не было. «Передать что-то от кавказца», «Узнать что-то от кавказца». И так далее…

— Все правильно. Но сейчас, после допроса Кудюма, проясняются некоторые детали.

— Например?

— Например, становится ясным, что Европеец, он же Кавказец, служил в органах. Но был уволен. Причем сравнительно недавно. Откуда сей вывод, понимаешь?

— Имеешь в виду — если Европеец служит и сейчас, он никогда не стал бы так шутить? С паспортом?

— Естественно. Стоило Кудюму обратиться в милицию — все. Сгорел бы наш Европеец, С уволенного же… взятки гладки. Все же остальное говорит: Европеец-Кавказец отлично знал что к чему. Как в милиции, так и в ГАИ. Он знал, где перерубить провод. Знал, что, увидев светофор «на черном», Садовников сойдет вниз. Знал, что в ГАИ ремонтные бригады приезжают не раньше, чем через полчаса. Ну и, самое главное, он знал Садовникова. Может, они где-то вместе служили. А скорее всего, встретились случайно. На каких-нибудь курсах переподготовки, после которых весь личный состав — врассыпную. Кто куда, концов не найдешь… Согласен?

— Ну… очень похоже. Дальше?

— Дальше — все проще. Если Садовников и Европеец-Кавказец встречались сравнительно редко, Садовников мог не знать, что его знакомый уволился из органов. Европеец изменил внешность. Наклеил усы, надел парик. Использовав паспорт Нижарадзе, остановился в «Алтае». Утром, часов в пять, подъехал на Ленинские горы. И дождавшись, пока Садовников начнет ходить вдоль обрыва, подошел. Естественно, предварительно сняв черные усы. Поздоровались, поговорили. О чем, неважно. Главное — Садовников не ждал от Европейца-Кавказца ничего плохого. Ну и на секунду отвернулся. Для Кавказца этого было достаточно. Нанеся два удара, он оттащил Садовникова под обрыв. Взял пистолет. И вот здесь… Здесь я рискну высказать одно предположение. Тем более следы показали: Кавказец стоял около умирающего.

— Какое?

— Зная, что Садовников вот-вот умрет, Европеец-Кавказец снова налепил усы. При нем. Ведь он был уверен: он ничем не рискует. Садовников, видевший Кавказца в настоящем обличье, уже не жилец. Для всех же остальных… В том числе возможных свидетелей… От которых, Кавказец прекрасно это знал, не застрахуешься — он просто обязан сохранить прежнюю внешность. С черными усами. Налепив усы и выбравшись на тротуар, Кавказец исчез. Садовников же, когда подоспела помощь, пытался сообщить главное: что убийца изменил внешность. Налепив черные усы. Но поскольку сил уже не было, получилась мешанина, которая и фигурирует в протоколе.

Некоторое время Прохоров молчал, разглядывая дорогу, петляющую в скальном перевале. Потер лоб:

— Знаешь, Боря… Все, что ты рассказал, звучит довольно серьезно. Особенно… с бывшим работником милиции.

— Я тоже так думаю.

— Значит, будем заниматься… бывшими сотрудниками. Да?

— Будем. Но «зацепить» кого-то, тем более в ближайшие дни, будет не так просто. Таких бывших милиционеров в одном Сочи — несколько тысяч. Не знаю, как ты, но я лично больше рассчитываю на свой вариант.

— То есть на Баграта Чубиева?

— Именно. На Баграта Чубиева.

С Прохоровым Иванов для верности попрощался в самолете. Во «Внуково», сойдя с трапа, посмотрел, как следователь пошел к стоянке такси, и двинулся влево, к отделению воздушной милиции. Вскоре увидел в темноте присыпанную хлопьями снега знакомую «Волгу». За рулем сидел Линяев. Усевшись рядом, Иванов бросил:

— Привет. Как Москва?

— В порядке, Борис Эрнестович.